Три мудреца в одном тазу

Ознакомительный отрывок

Пролог
— Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки!
— Чепуха! У ветра нет щек! Как может лопнуть то, чего нет?
— Это метафора. Ну, знаешь, говорят же, например: «пей, пока не лопнешь». Никто же не думает, что он и в самом деле лопнет?
— Кто «он»?
— Тот, кому говорят, само собой.
— Ну даже не знаю… Когда я говорю «пей, пока не лопнешь», человек обычно так и делает. Помнишь, в прошлый раз?
— Да, тогда все стены забрызгало…
— Хррр-пс… хррр-пс-пс…
— Он опять уснул. Разбуди его!
— А?! Что?! Кто уснул, я уснул?! Я просто устал и прикрыл глаза!
— Ты храпел.
— Неправда. Я не храпел.
— Храпел, храпел, мы слышали.
— Храпел, точно храпел. Вот этот «хррр…» — это что было, если не храп? Ты храпел.
— Это от задумчивости. Когда я углубляюсь в раздумья, то всегда издаю… всякие звуки.
— Да, но обычно они звучат по-другому – «скрип-скрип». Ну знаешь, как от ржавых шестеренок. А в этот раз был явный «хррр…». Ты спал и храпел во сне.
— Я никогда не храплю. Это все наговор!
— Ты храпел, следовательно ты спал. Эрго!
— Что?
— Ну это такое умное слово – означает, что я все убедительно доказал.
— Чепуха! Это слово значит совсем не это!
— А что же тогда?
— Э-э-э… не помню. А ты сам-то помнишь?
— Подзабыл. Но сейчас вспомню…
— Не вспомнишь, там страница вырвана.
— Где?
— В словаре, который ты листаешь. Думал, мы не заметим?
— Что-то меня знобит… Этот плед ужасно тонкий. А борода совсем не греет. Не вскипятить ли нам по кружечке чайку?
— Отличная идея! У кого сахар?
— Вот, у меня в кармане. М-дя уж, давненько я тут не убирался, столько мусора… Ну что, кипятим на счет «три»?
— Идет. Только не как в прошлый раз.
— Нет, как в прошлый раз нам совсем не нужно.
— Итак, раз… э-э-э… раз… э-э-э…
— Что такое?
— А какая цифра идет между разом и тремя?
— Ну, это просто! Сейчас вспомню… А на какую букву она начинается?
— Оставь ты эту цифру, давайте кипятить на счет «раз»!
— Отличная идея. Итак, раз!
…
— Ну и что это такое?
— Ну подумаешь, немного ошиблись, немного перепутали, с кем не бывает…
— Может, в книге ошибка? Помните, как в прошлый раз?
— А, это когда ты прочитал строчку задом наперед, и на нас сошла лавина?
— Нет… хотя этот случай тоже подходит. Все-таки, почему чайник не вскипел?
— Не знаю. Может, опечатка?
— Или мы что-то напутали?
— А еще интересно, почему рыбы всплывают кверху брюхом… о, чуете, ухой пахнет!
— Да, и вода за бортом кипит… Это ведь не мы?
— Да мы-то тут при чем? Мы чайник кипятили, а не море.
— Раз уж все так удачно сложилось, предлагаю просто налить в чайник воды из-за борта.
— Но она соленая. Чай с сахаром – это хорошо, а чай с солью – это на любителя.
— Я не любитель.
— Да оставь ты этот чай, лучше ушицы похлебаем! Когда мы последний раз ели уху?
— Э-э-э… а на какую букву она начинается?
— Да выкинь ты этот словарь!
— Отдай!
— Отпусти!
— Отдай сюда!
— А ну, прекратите, молокососы! Дайте мне!
— Сам ты молокосос! Дай сюда!
— Не отдам, мое!
— А ну, прекратите! Я вам сейчас!.. Вот вам!
…
— Ну и что это такое?
— Пробоина в днище.
— Днище? А что такое «днище»?
— То, на чем ты сидишь, старый идиот!
— Хм-м, странно, я-то всю жизнь думал, что это задница… век живи, век учись…
— Чему можно научиться всего за век?
— Не знаю, лично я ходить учился дольше… кстати, до сих пор плохо получается. Интересно, в чем тут секрет?
— Да это просто поговорка.
— Поговорка?.. Сейчас проверим… а где мой словарь?
— По-моему, утонул.
— Да нет же, вот он!
— Где?
— Да вот, у тебя в руке! Отдай!
— Хм-м, а мое днище промокло…
— Слушай, а у нас остались чистые пеленки?
— Нет, все извели. Этот старый идиот все время мочится под себя.
— Неправда, не все время! Только утром, вечером и еще иногда после обеда!
— Э-э-э… да я не про тебя, а про него.
— А, ну он-то почаще, да… Пьет много.
— Хм-м, а у меня и живот промок…
— Да ведь это лодка тонет!
— Тонет? Это как?
— Ну, вода входит через пробитое днище, а воздух уходит… на ее место. Скоро мы тоже утонем.
— Может, ее как-нибудь починить?
— А как чинят лодки?
— Лодка? Это что?
— Да, давайте сначала определимся, что есть лодка. Это фрукт, овощ, минерал или сумхотепель?
— Сумхотепель? Что такое «сумхотепель»?
— Не знаю. А разве есть такое слово?
— Это ты его только что произнес. Сам и скажи – есть ли такое слово?
— Хм-м, чайник утонул…
— Э-э-э… кто-нибудь помнит, что мы тут вообще делаем?
— Тонем, кажется. Лодка же прохудилась…
— Может, сделаем новую лодку?
— А мы сумеем? Разве для этого не нужно быть… ну, столяром, например…
— Я однажды разговаривал со столяром. Это считается?
— Думаю, считается. Ну что, на счет «три»?
— Э-э-э… а какая цифра…
— Нет, лучше на счет «раз». Итак, раз!
…
— Ну и что это такое?

Глава 1
Чертанов облокотился на фальшборт, глядя на солнце, медленно опускающееся в воду. Удушающая жара спала, воздух наполнился вечерней прохладой, а шеф наконец-то перестал потеть.
Петр Иванович Колобков, работодатель Сергея Чертанова, отличался внушительным телосложением. Но не в смысле роста и уж тем более не в смысле бицепсов. Он удивительно точно соответствовал своей фамилии – невысокий, лысый и круглый, как шар. Крохотные глазки и ушки, носик-пуговка, коротенькие ручки и ножки – колобок, да и только.
Сейчас он умиротворенно опорожнял третью кружку пива, любовался закатом и время от времени перелистывал страницу детектива, купленного в предыдущем порту. Сергей до сих пор удивлялся, как шеф умудряется читать книгу на португальском, не понимая ни единого слова.
— Серега, ты чего там скучаешь? – весело окликнул его начальник. – Ком цу мир, переведешь мне эту ботву! Пивка выпьем!
Сергей только тоскливо простонал. Он любил пиво, но на суше, не на море. Прекрасно знал, что стоит ему принять хоть чуть-чуть, и желудок немедленно взбунтуется – организм Сергея искренне не понимал, как можно сочетать алкоголь и качку. Даже такую ничтожную, как сейчас. Это шефу хорошо – у него желудок луженый, он с малолетства тренируется.
— Все пьете, Петр Иваныч? – грозно нависла над блаженствующим шефом дама гренадерского роста. – Пьете и пьете, пьете и пьете… Да на вас уже костюмов нет – вон пузень какую своим пивом растянули!
— Матильда Афанасьевна, какое го… счастье! – неискренне заулыбался шеф. – А мы-то уже, грешным делом, наде… боялись, что вас за борт унесло! Вот бы радо… трагедия была бы!
Матильда Афанасьевна Сбруева, в девичестве Штуцерман, была ночным кошмаром шефа. Да и Сергей старался держаться от этой старой мымры подальше. Ибо Матильда Афанасьевна была Тещей с большой буквы – самим воплощением этого ужасного слова. Пожилая мадам отличалась телосложением самки носорога, примерно таким же характером и небольшими, но достаточно заметными усами. Зятя она люто ненавидела, считала, что он испоганил всю жизнь ее единственной доченьки, и портила ему настроение всем, чем только могла.
А могла она очень многое.
— А ты что там стоишь?! – перевела внимание на Чертанова Матильда Афанасьевна. – Вы бы, Петр Иванович, приструнили секретаря-то своего, приструнили! А то я его сама приструню! Ишь, моду взял – пожилой женщине хамить!
— Это как? – живо заинтересовался шеф, ободряюще подмигивая Сергею.
— Да вот так! Я ему говорю – почини эти чертовы весы, а он, стервец, не хочет!
— Они правильно работают, Матильда Афанасьевна, — грустно развел руками Сергей.
— Да где же правильно, когда сто двадцать кило мне показывают! Врут в два раза!
Петр Иванович схватился за живот и дико заржал, пролив пиво на палубу. Матильда Афанасьевна начала густо краснеть. Но отнюдь не от стыда – этого чувства теща шефа не испытывала с самого рождения. От возмущения. Сергей же вновь облокотился на фальшборт, проклиная тот день, когда согласился на этот проклятый круиз.
А ведь все так замечательно начиналось!
Петр Колобков в молодости был простым крановщиком, хорошим комсомольцем (хотя материалы со стройплощадки подворовывал при каждом удобном случае) и примерным семьянином. Женился в 1986, в двадцать шесть лет, и с тех пор они с женой жили душа в душу (в смысле – до сих пор не развелись). Нажили четырех детей – двух дочерей и двух сыновей.
Ну а потом совершенно неожиданно для всех обрушился Советский Союз. Многие граждане коммунистической империи были погребены под его обломками. Однако многим другим это пошло только на пользу.
Среди них оказался и Колобков.
Бывший крановщик сумел вовремя подсуетиться где надо, урвать кусок пожирнее, неожиданно для всех проявил недюжинную деловую сметку, и в одночасье поднялся из крановщика до директора целой строительной конторы «Питерстрой». Название выбрал сам – одновременно и родной город упомянул, и самого себя.
И жил с тех пор просто припеваючи, с каждым годом только богатея. Подводных камней российского бизнеса избегал с везением настоящего Колобка – и от налоговой ушел, и от братвы увернулся, и конкуренты ничего с ним не сделали. Всегда умел вовремя подмазать кого надо, имел волосатую лапу во всех серьезных местах, и… в общем, удачливым человеком был Петр Иванович, на редкость удачливым. В жизни он придерживался трех основных принципов: «я начальник – ты дурак», «не подмажешь – не поедешь» и «денег много не бывает».
Ему хватало.
Само собой, до Березовского с Абрамовичем Колобков пока что не дотягивал. Где уж там! Однако авторитет вполне приличный, да и капиталец кругленький, как он сам.
Достаточно сказать, что сейчас все действующие лица находятся на борту его личной яхты, купленной всего пару месяцев назад.
Очень большая и дорогая крейсерская яхта класса «Альфа III», голландское производство. Сорок пять метров в длину, семь с половиной в ширину, триста двадцать семь тонн водоизмещения, стальной корпус с алюминиевыми надстройками, два дизельных двигателя, делает до пятнадцати узлов. Отличные условия – новейшая электроника, параболы и антенны для спутниковой навигации и связи, опреснительные установки, полное кондиционирование. Все удобства – вместо кают-компании настоящий салон с коврами, баром и музыкальным центром, дубовые панели, мраморная отделка, а на перекидном мостике самый настоящий солярий с бассейном. Роскошные апартаменты для владельца и его семьи, и пять гостевых кают – четыре одноместных и одна большая, для особо почетных гостей. В общем, настоящая игрушка миллионера.
Название Колобков придумал сам – «Чайка».
Купив яхту, Петр Иванович тут же решил опробовать ее в деле. А поскольку он все привык делать с размахом, то сразу же отправился в настоящий круиз. Вспомнил детские мечты и решительно двинулся вокруг Европы – из Санкт-Петербурга в Сочи. И обязательно заглянуть в Рио-де-Жанейро – все равно по дороге (по географии у Колобкова всегда была двойка). Себя торжественно назначил капитаном судна, а в качестве экипажа нанял пару старых знакомых – Василия Васильевича Фабьева и Евлампия Петровича Угрюмченко.
Первый больше сорока лет прослужил на торговом корабле штурманом. Потом вышел в отставку, но на суше усидеть так и не смог – тосковал по соленым брызгам и качающейся палубе. Старый морской волк с восторгом ухватился за предложенную должность, выгладил любимый китель, вдрызг разругался с дочерью, не желавшей отпускать беспокойного папашу, и гордо поднялся в ходовую рубку.
Ясное дело, сам Колобков капитаном только числился – до этого дня он и за границу-то выезжал всего один раз – пару лет назад летал в то самое Рио-де-Жанейро. Весь в делах, весь в работе… Зато теперь решил оторваться за все упущенные годы.
Второго члена экипажа все сразу начали называть попросту Петровичем. Пожилой механик был таким же опытным моряком, что и Фабьев, только служил отнюдь не на море, а под ним. То есть – на подводной лодке. Такой же отставник, как Василий Васильевич, Угрюмченко точно так же не мыслил жизни без океана. И еще без бутылки – но в работе ему это не мешало.
На этом команда яхты заканчивалась. Но большего «Чайке» и не требовалось – сверхсовременное судно вполне могло обойтись и одним-единственным человеком. Зато пассажиров на борту набралось несколько побольше – одиннадцать. Хотя при желании на огромную «Альфа III» можно впихнуть человек сто, а то и сто пятьдесят – если немного потесниться. Так что всего-навсего тринадцати обитателям тут было очень просторно.
В первую очередь, семья Колобкова. Как хороший семьянин, Петр Иванович не мог допустить, чтобы родные скучали, пока он развлекается. Поэтому взял с собой всех – жену и четверых детей. А еще тещу… хотя вот тут он отбивался руками и ногами, не желая портить отдых присутствием этой гарпии. Увы, жена настояла. С супругой Колобков никогда не спорил.
Единственное, что он сделал, так это прихватил еще четырех человек в качестве «противовеса». Гюнтера Грюнлау – своего немецкого партнера по бизнесу, Гену с Валерой – телохранителей, и Сергея Витальевича Чертанова. Как он заявил, меньшее количество Матильду Афанасьевну не уравновесит.
Сергей сначала обрадовался, когда ему предложили отправиться в морской круиз на халяву, да еще получить на все это время оплаченный отпуск. Потом до него дошло, что отдых в такой компании будет похуже любой работы, и он попытался отвертеться. Колобков нехорошо сощурился, осведомился, не брезгует ли подчиненный обществом начальника, и мягко намекнул, что отказываться лучше не стоит. Пришлось соглашаться.
Вообще-то, сначала Петр Иванович хотел взять секретаршу. Но потом все-таки сообразил, что если жена хотя бы увидит Людочку, то он впервые в жизни обрадуется отсутствию волос. И Сергей его прекрасно понимал – Люда была, возможно, худшим секретарем из всех, кого он знал (даже глухой сторож дядя Митя справился бы лучше), но зато ее фото охотно напечатали бы на обложке «Playboy».
Поэтому Колобков и прихватил Серегу – он уже успел сообщить жене, что с ним едут секретарь, телохранители и немецкий корефан. Чтобы Сергей не проболтался, ему были выданы хорошая премия и строгое предупреждение.
Сергей и на самом деле работал на Петра Ивановича. Только не секретарем, а системным администратором. Следил, чтобы все компьютеры и смежная техника работали без сучка, без задоринки.
Это место ему подкузьмил Володька – старый однокашник, который был сисадмином у Колобкова прежде. Расхваливал он его очень долго – мол, платят щедро, начальник – золото, а работа легкая-прелегкая. Сиди себе, да в потолок плюй – компы работают сами, юзеры все далеко продвинутые, глупостей почти не делают. В общем, рай, а не должность.
Сергей подозрительно спросил, чего же он тогда оттуда увольняется, если там так замечательно. Владимир искренне обиделся на старого товарища и ответил, что всю жизнь бы работал на Петра Ивановича да вот, оказия какая, переезжает в Кишинев – молдаване предложили другую работу, еще лучше. Сергей взглянул в его честные глаза и поверил.
Зря.
Володька не соврал только насчет щедрости начальника. Платил тот, действительно, не скупясь. Но вот насчет легкости… тут он не просто приукрасил, а нагло подставил однокашника. Контора Колобкова оказалась настоящим лесом – что ни служащий, то дуб. Девяносто процентов работников пользоваться компьютером не умели совершенно, а еще девять – тоже не умели, но были абсолютно уверены, что умеют. Более-менее продвинутых юзеров обнаружилось всего два – глухой сторож дядя Митя и Венька из котельной. Остальные – самые натуральные ламеры.
Большинство сотрудников совершенно серьезно считали Сергея (да и всех его предшественников) тунеядцем. Мол, совершенно непонятно, за что ему деньги платят – даже не может сделать так, чтобы компьютеры не ломались! А ведь одни только основные операции по поддержанию сети занимали у него добрую половину рабочего дня – в конторе всегда была груда разнообразного электронного барахла.
Каковы основные обязанности сисадмина? Проверка логов сервера и программ, заведение и удаление аккаунтов, мониторинг загрузки сети, поддержание рабочих станций в рабочем состоянии, ответы на дурацкие вопросы, нажатие на «reset» в случае зависания, переключение кодировки на письмах, отписывание от рассылок, на которые все зачем-то подписываются, и еще много всякого.
На это уходило полдня.
На что уходят другие полдня? На выполнение различных просьб пользователей, как-то: поиск информации в Интернете, советы по покупке компьютеров и их комплектующих, обучение азам работы с Windows, Word, Интернетом и электронной почтой… На просмотр информации о новых утилитах, программах, патчах, вирусах, бонусах… На ремонтные работы вроде установки дополнительной сетевой розетки, смены сгоревшей звуковой карточки, чистки CD-ROM и шариковых мышек, восстановления «помявшейся» дискеты с важным отчетом, изъятия зажеванной бумаги из принтеров и ксероксов…
А ведь это еще далеко не все дела сисадмина. Ведь кроме этого надо скачать, протестировать и установить новые драйвера и утилиты; написать для них скрипты использования в автоматическом режиме; обновить антивирусы; дописать наконец-то базу для бухгалтерии; разобраться, почему на секретарской машине глючит «Excel»; поставить боссу новые обои с Анной Курниковой в неглиже и сделать еще кучу всего.
А помимо рабочего дня есть еще и рабочая ночь! То есть такие работы, которые можно выполнять только ночью или по выходным, когда никто не работает. Это, как правило, те действия с сервером, что требуют остановки сети. Например, дефрагментация дисков, установка новых компонентов и драйверов, сжатие баз и все в таком роде. Некоторые процессы на рабочих станциях также требуют изрядного времени и, соответственно, их тоже приходится делать ночью…
Именно потому, что дел так много, у всех и создается впечатление, что сисадмин вроде ничем и не занят – большинство работ занимают считаные минуты, и кажется, что все сделалось само собой, а мастер так, рядышком постоял, да сигарету стрельнул. И если сисадмин работает хорошо, то его работа не видна и как будто даже и не нужна. И это действительно так. Если сеть работает и не виснет, сотрудники не жалуются, документы не пропадают и компьютеры не ломаются, то начальство тут же озабочивается тем, чем бы этаким занять сисадмина, чтобы не платить ему деньги за тунеядство.
Особенно сильно доставали пользователи. Стандартный юзер – это заклятый враг сисадмина. Сергей не сидел спокойно никогда – ему просто не давали. Вообще никогда. Во время перерыва на обед он скрывался в котельной у Веньки – чтобы хотя бы перекусить в тишине. В остальное время его поминутно донимали с вопросами типа «на какую кнопку нажать, чтобы компьютер починился». Он буквально рыдал от непроходимой тупости этих горе-работничков.
Самым больным местом были тетки из бухгалтерии. Там служили исключительно женщины, причем они четко делились на две группы. Заслуженные работницы пенсионного возраста, трудившиеся в этом здании еще при Брежневе, и молодые девахи, совсем недавно окончившие институт (или какие-нибудь курсы).
Первые боялись компьютеров, как огня, относились к ним с врожденным недоверием и ностальгически вздыхали по таким простым и понятным счетам. Во всех своих ошибках они винили проклятую технику, не желающую им подчиняться, и Сергея, специально над ними издевающегося (по их мнению).
Бабульки то и дело катали на несчастного сисадмина кляузы начальству, требуя его уволить. К счастью, Петр Иванович не обращал на эти писульки внимания – тетки в свое время точно так же жаловались и на Володьку, да и на всех прочих сисадминов, перебывавших в этой фирме (они, как выяснилось, сменялись в «Питерстрое» чуть ли не каждый год).
Вторые же компьютеров не боялись. Они перед ними благоговели. Сергей давно отчаялся понять, как эти девчонки умудрились получить свои дипломы – они не разбирались в самых простейших вещах. Очередное «ой, Сережа, компьютер опять сломался!» почти всегда оказывалось случайно свернутым окном или попыткой загрузиться с дискетой в дисководе. По-английски все они говорили свободно… согласно рабочим резюме. Однако когда компьютер вежливо просил вытащить дискету и нажать любую кнопку, девчонки только бестолково пучили глаза и смущенно хихикали, замечая слово «abort».
К тому же все молодые (и не очень) бухгалтерши и секретарши отчаянно хотели замуж. Неважно за кого, лишь бы муж был не слишком пьющий, нормально зарабатывал… ну и не совсем уж урод, конечно. Сергей этим требованиям более или менее удовлетворял, а потому буквально осаждался осатаневшими девками, мечтающими о домашнем очаге.
А у него был твердый принцип – с коллегами по работе шашней не заводить. Однажды он на этом крепко обжегся, и с тех пор перестраховывался. И жениться Сергей не торопился, вполне резонно рассуждая, что это он еще успеет, и вообще – от добра добра не ищут.
В конце концов, ему даже тридцати еще нет – куда спешить?
Здесь, в круизе, Чертанову опять-таки приходилось заниматься своей основной профессией – настройкой компьютера. Петр Иванович прихватил с собой целых два могучих агрегата с кучей наворотов: один детям – в игрушки играться, и один себе – работать. Если, конечно, преферанс можно назвать работой.
Сергей пару раз пытался обучить начальника более навороченным играм – «Quake» хотя бы. Тот некоторое время с интересом наблюдал, как морской пехотинец палит из гранатомета по электрическим мишкам, а потом решительно заявил, что для него это слишком замудренно. И снова уселся за преферанс.
Причем играл он в старую-престарую модель – дремучего восемьдесят восьмого года. Все прочие варианты точно так же объявлялись чересчур замудренными. Сергей давно отчаялся понять, зачем для этой антикварной игрушки нужны четвертый пень, две тысячи метров оперативки, огромные колонки и проигрыватель DVD. Единственный звук, который она иногда издавала, выводился через спикер системного блока. А кроме нее на винте присутствовал только «Word» и коллекция анекдотов, которую Сергей скачал шефу в прошлом месяце.
Тот до сих пор не научился ее запускать.
Но у шефа по крайней мере все работало стабильно (хотя чему там ломаться, спрашивается?). А вот его детишки… да, с ними хлопот было побольше. Колобковых-младших насчитывалось четыре штуки – Светлана семнадцати лет, Вадим и Евгений пятнадцати (близнецы) и одиннадцатилетняя Ольга.
Они постоянно дрались за место у своего компьютера (к отцовскому их не подпускали) и загружали его играми под завязку, причем использовали исключительно пиратские копии, хотя отсутствием денежных средств семья отнюдь не страдала. Сергею то и дело приходилось пылесосить винчестер – незамутненные подростковые мозги искренне верили, что он безразмерный, и ужасно обижались, когда место заканчивалось. Сто пятьдесят гигабайт – это, конечно, довольно много, но учитывая размеры и количество современных игр… в общем, надолго этого не хватало.
Плюс еще и вкусы у всех четверых были разные. Света отдавала предпочтение красочным трехмерным квестам вроде «Атлантиды», Оля играла только в «Sims» и аркады про Гарри Поттера, Вадик резался в стрелялки, а Женя обожал стратегии. И все они почему-то считали, что сисадмин просто обязан разбираться в компьютерных играх.
Сергей замучился твердить им, что он тоже не прочь иногда угнать пару машин в «GTA» или повоевать с клисанами в «Рейнджерах», но это совсем не значит, что он знает наизусть все коды и секреты во всех геймах без исключения. Когда Света будила его среди ночи и невинным голосом спрашивала, на сколько оборотов повернуть хрустальное колесо, чтобы открылась дверь на третьем этаже дворца фараона, ему хотелось выпрыгнуть за борт.
Конечно, за одни только компьютерные знания Чертанова в круиз бы не взяли – мало ли в фирме сотрудников? Колобкова привлекли феноменальные языковые способности Сергея. Если бы он мог представить свою жизнь без компьютеров, то обязательно бы стал переводчиком. Ибо владел пятью языками (не считая русского) – английским, немецким, французским, испанским и португальским. Не то чтобы в совершенстве (скорее даже наоборот), но тем не менее.
Такой член экипажа в плавании всегда пригодится. Сам-то Колобков кроме русского знал только несколько немецких слов, подхваченных у Грюнлау (и вставлял их по поводу и без повода).
— Серега, ты о чем там задумался? – окликнул его шеф, вытирая пенные усы. – Морская болезнь, что ли? Дуй сюда, в преф срежемся! Гюнтер, ком цу мир, битте!
— О, марьяж! – потер руки Грюнлау. – Это есть хорошо, эта игра развивать логический мышлений!
Сергей неохотно уселся напротив и снял колоду, нетерпеливо протянутую Колобковым. Еще одна причина, по которой его взяли в круиз – нужен был третий для преферанса. В семье у шефа никто не играл, Гена с Валерой так и не смогли осилить ничего сложнее «дурачка», а штурман с механиком не любили карт. Зато вот Грюнлау готов был играть днем и ночью, утром и вечером, летом и зимой.
Гюнтер Грюнлау уже много лет был лучшим другом Колобкова. Удивительная общность характеров – все, что нравилось одному, нравилось и другому. Пиво, колбаса, баня, карты… впрочем, это много кому нравится. Но Грюнлау даже внешне выглядел копией своего русского друга – такой же маленький, кругленький, розовощекий. Только волосы, хоть и редкие, все-таки присутствуют на законном месте, а под носом усы – жиденькие, черненькие, почти как у Гитлера.
— Раз! – гордо заявил шеф, посмотрев карты.
— Пас.
— Пас.
— Ага-а, шесть пик, «Сталинград»… — осклабился Колобков. – Держись, Германия, Жуков близко!
— О, ваш маршал Жюкофф никогда не одолеть великий Германия, если бы фюрер быть чуточка умней! – пренебрежительно фыркнул Грюнлау.
Эти двое постоянно подкалывали друг друга на военную тему. Разумеется, всерьез они это не воспринимали – все-таки Вторая Мировая давно стала историей.
— Фюрер не должен быть атаковал Россия, пока Европа не встал на колен! – нравоучительно заметил Грюнлау. – Второй фронт погубить фатерлянд!
— Гы-гы, Гюнтер, учи историю! – хмыкнул Колобков. – Если бы твой Гитлер не атаковал Союз, Сталин сам бы на него напал! Слышал про операцию «Гроза»?
— Это есть всего лишь глупый болтовня! – отмахнулся Грюнлау. – Никакой «Кроза» не есть существовать, это все выдумка ваш глупый беллетрист Суворофф! Сталин не хотеть напасть на Германия, у нас быть пакт Молотофф-Риббентроп!
— Ну и что? Гитлер же нарушил? А Сталину что – нельзя? Да если б твой фюрер немножко повременил, мы бы ему так в спину ударили!..
— Петер, это не есть хорошо – бить в спина! Великий Германия никогда не бить в спина!
— А зря, — стукнул по столу сушеной воблой Колобков. – Мать моя, что за рыба такая… Зинульчик, ну что ты мне подсунула?! Почисть!
Супруга, читающая книжку в шезлонге, даже не почесалась. Зинаида Михайловна Колобкова, урожденная Сбруева, отнюдь не собиралась прерывать сеанс загара ради капризов муженька.
То, что солнце уже почти село, ее не волновало.
— Так вот, что я говорю-то, — выплюнул кусок чешуи Колобков. – Зря твой Гитлер так гнал. Потихоньку, полегоньку, и завоевал бы себе жирный кусок, и травиться бы не пришлось. А так кончил, как Наполеон – проглотил больше, чем в горло влезло, на Россию попер зачем-то… Нельзя на Россию нападать, понимаешь? Мы, русские, народ добрый и покладистый, но если уж нас рассердить!.. Клочков не оставим.
— Это есть верно, еще Бисмарк говорить… – сокрушенно закивал Грюнлау. – В Россия никогда не быть порядок, всегда есть беспорядок. Русише народ – хороший народ, только очень ленивый и безалаберный.
— Помалкивай, немчура… – беззлобно хмыкнул Колобков, утягивая к себе седьмую взятку. – Без одной вы батенька! Я же говорю – «Сталинград»! В Сталинграде немец обязательно проиграет!
Солнце все дальше уползало за горизонт. На виду остался лишь самый краешек, крохотная горбушка. Сергей специально уселся так, чтобы иметь возможность любоваться закатом. Он всегда был немножко эстетом.
А вот Колобков не испытывал никаких особенных симпатий к природным красотам. Ну в самом деле – на хлеб их не намажешь, в карман не положишь, так что с них проку? Вот погулять по лесу, подышать свежим воздухом, попить пивка на природе – это дело другое, это он любил. А бестолковое любование оставим поэтам и экзальтированным барышням.
Другое дело – Грюнлау. Немец относился к подобным чудесам очень хозяйственно. Каждый красивый закат он непременно фотографировал раз семь-восемь, а уже дома выбирал самый лучший кадр и делал слайд. За время круиза его крохотный аппаратик накопил уже несколько тысяч снимков – педантичный немец пользовался цифровиком и прихватил целую кучу дополнительных карточек памяти.
А любоваться он не любовался. Зачем? Зрелище уже сфотографировано, задача выполнена. Дома полюбуется, в положенное время. В его распорядке дня именно так и было написано: «Четверг. 21.00-22.30 – просмотр слайдов». И каждый четверг Гюнтер Грюнлау включал проектор и начинал педантично разглядывать коллекцию красивых видов, собранную за многие годы.
— О, русише пирог! – обрадованно потер руки Грюнлау, отодвигая в стороны карты.
— Не пирог, а пельмени, рожа немецкая! – фыркнула Матильда Афанасьевна, с грохотом ставя в центре огромную миску с самолепными пельменями. – Кушайте, Петр Иваныч, пользуйтесь моей добротой! Может, лопнете уже наконец!
— Матильда Афанасьевна, а вы, может, сдох… помолчите немножечко?! – возмутился Колобков. – Такая су… уважаемая пожилая женщина, что вы на меня так взъелись?! Я что, вашу кону… квартиру украл? Плывете на моей яхте, и так со мной разговариваете!
— А вас, Петр Иваныч, будь моя воля, давно бы отправили в вытрезвитель! На принудительное лечение! Навечно! – уперла руки в бока теща. – Ничего, ничего, вот выберут Зюганова, он вам ужо покажет, как с немцами пиво жрать и пельмени распивать!
— Мама! – прикрикнула на бабку мадам Колобкова. – Ну что ты опять на Петю лаешься? Нет, правда, у тебя уже самой с психикой что-то!
— Родная дочь… – горестно закатила глаза Матильда Афанасьевна. – Э-эх…
— Ты, Гюнтер, на нее не обижайся, — заговорщицки зашептал Колобков, хитро поглядывая на тещу, ушедшую отчитывать дочь. – Ей коммунисты в башку пружину стальную вставили, вот и дурит.
— Да, коммунист быть плохой режим, — согласился Грюнлау. – После того, как есть умирать ваш Сталин, коммунист стать совсем плохой, никуда не годный.
— Да уж, лучше Сталина у нас царя не было… – вздохнул Колобков. – Умный мужик был, лучше всех свое дело знал… Гюнтер, а ты чего не ешь-то? Серега, ты тоже наворачивай! А то мне первому как-то боязно – мало ли чего Матильда туда насовала…
Сергей усмехнулся уголком рта. Порой он не мог понять, прикалывается шеф, или говорит всерьез. Но пельмень взял. А Грюнлау – сразу четыре.
— Во, дело другое, — тоже зачавкал Колобков. – Все за мой счет, пользуйтесь!
— Я все же настаивать внести своя часть, — потянулся за портмоне Грюнлау. Педантичный и честный немец не любил русского слова «халява», и предпочитал всегда оплачивать получаемые услуги. – Я настаивать, чтобы расход на этот круиз быть разделен поровну.
— Ни-ни-ни! – замахал руками Петр Иванович. – Ты что, Гюнтер, какие счеты? Русский и немец – братья навек, имя одно на двоих – человек! Мы же вместе воевали! Мы с вами, а вы с нами!
— О да, совместный война есть объединять народы, — согласился Грюнлау, пряча портмоне обратно.
— Солнышко мое, ну почисть мне рыбку! – заныл Колобков, отчаявшись разорвать воблу самостоятельно.
— Сколько раз я тебя просила не называть меня солнышком? – сухо уточнила жена, сдвигая солнечные очки на переносицу. – Я не желтая, не горячая и не круглая.
— Рыбка? – предложил вариант Колобков.
— Я не мокрая, не холодная и без плавников.
— Птичка?
— Перьев нет, летать не умею, птенцов не высиживаю.
— Зайка?
— Уши у меня не длинные, морковь не люблю, в норе не живу.
— Пупсик?
— А это вообще маразм какой-то! – решительно отказалась Зинаида Михайловна. – Петя, такие выражения унижают достоинство женщины!
— И ничего не унижают, — не согласился Петр Иванович. – Зинульчик, это ж я любя!
— Петя, Арлин Дэниэлс совершенно однозначно доказывает…
— Тьфу, начиталась всякой белиберды! – возмутился Колобков. – Они там в Штатах все сумасшедшие!
— А ты сам почитай! – протянула ему книгу в яркой обложке жена. – Вот, на, возьми! Тут доказывается, что мужчина и женщина должны быть равными! Понимаешь? Когда мужчина целует женщине руку, этим он ее унижает – дает понять, что она всего лишь женщина!
— Я не есть согласен, фрау Зинаида, — нерешительно вмешался Грюнлау. – Мне кажется, это есть совершенно наоборот.
— Да? А почему же тогда женщины мужчинам руки не целуют?
— А почему женщины не бреются? – хмыкнул Колобков. – Зинульчик, ну откуда ты этого набралась?
— Оттуда. Вот, возьми, сам почитай, поймешь.
— Да не читаю я по-английски! – предпринял слабую попытку сопротивления Петр Иванович. – Я к языкам неспособный!
— А плохо! Вот смотри – ты знал, что кардиологи лечат мужчин и женщин по-разному?
— О, разумеется! – оживился Грюнлау. Ему как раз два месяца назад сделали операцию на сердце. – Герр Бутенхофер рассказывать мне, как там все есть устроен! Корональный давлений…
— Он говорил, что мужчинам и женщинам эти операции делают по-разному? – недоверчиво спросила Колобкова.
— О да, говорить. У женщин несколько другой сердцебиений из-за месячный и другой отличий. А что, это есть плохо, фрау Зинаида?
— Но это же сексизм! – возмутилась та. – Почему не делать женщине такую же операцию, как мужчине?! Вот Арлин Дэниэлс тут насчет этого пишет…
— Фрау Зинаида, женщин можно сделать такой же операций, как мужчин, — поспешил перебить ее Грюнлау. – Только женщин от этого умрет.
Зинаида Михайловна Колобкова открыла рот… и так и замерла. Похоже, насчет этого в книге американского классика феминизма ничего не говорилось. Она прищурилась в сторону герра Грюнлау – заподозрила, что он это выдумал, чтобы у нее не нашлось контраргументов. Но поскольку совершенно не разбиралась в кардиологии, решила отложить спор, пока не доберется до медицинской энциклопедии и не перепроверит все лично.
Жена Петра Ивановича всегда старалась читать «полезные книги». Как только появлялась очередная макулатура, учащая чему-нибудь этакому, она начинала ее штудировать, свято веря, что раз напечатано, значит правда. Правильное питание, астрология, эзотерика, философские учения всех сортов, НЛО, загадки Атлантиды, Гипербореи и Шамбалы, макраме, исследования академика Фоменко – все это в свое время прочитывалось и благополучно забывалось. Последние несколько дней Зинаида Михайловна носилась с феминизмом и проповедовала идеи, почерпнутые из книжек чокнутых американских теток. В частности – Арлин Дэниэлс, самой чокнутой из всех.
Петр Иванович относился к чудачествам жены снисходительно. Его это никак не затрагивало (кроме того случая, когда любящая женушка пыталась лечить мужа втыканием иголок в пятки), денег на эти книжки уходило немного, так что он и не беспокоился. В конце концов, было бы гораздо хуже, если бы супруга избрала в качестве хобби коллекционирование мехов или ювелирных изделий.
— Рыба! – шваркнул по соседнему столику Петрович. – Все, робяты, ваши не пляшут!
Гена с Валерой понурились, подставляя лбы для щелбанов. Пожилой механик с удовольствием пробил каждому по пять фофанов и начал перемешивать костяшки по новой. Телохранители внимательно уставились на его руки, не забывая время от времени зыркать в сторону шефа – как там он, не требуется ли помощь?
Невысокий, но очень крепкий и кряжистый Петрович на фоне этих двух шкафов совершенно исчезал из видимости. Гена и Валера (их отчеств и фамилий не помнил даже сам Колобков) отличались телосложением, которого хватило бы на четверых. А вот мозгов – только на одного.
Два здоровяка свое дело знали отлично, но во всем, что не касалось охраны шефа и сворачиванию челюстей тем, на кого тот укажет, были полными профанами. Постоянно ходили в черном и носили темные очки, из-за чего по ночам иногда врезались в стены. Огнестрельного оружия у них при себе не было (на время плавания Колобков конфисковал у них пистолеты и запер в личном сейфе), но они вполне обходились и кулаками. Гена в молодости был боксером-тяжеловесом, Валера имел черный пояс по дзюдо. Имея за спиной этих двоих, Петр Иванович чувствовал себя в безопасности даже в африканских джунглях.
— Петрович, как там с мотором? – для порядка поинтересовался Колобков.
Механик на пару секунд прикрыл глаза, прислушался к едва слышным звукам и удовлетворенно кивнул.
— Все тип-топ. Не волнуйся, Иваныч, у меня на этой скорлупке все схвачено.
— Ну и ладно, — пожал плечами Петр Иванович. – Раз.
— Пас.
— Два.
— Здесь два.
— Три.
— Здесь три.
— Четыре.
— Пас.
Сергей открыл прикуп и скривился – пришли десятка бубен и семерка червей. А ведь он подумывал о мизере, но не рискнул – очень уж опасно играть мизер с длинной мастью без семерки. И вот она – нужная семерка! Мизер был бы чистейший, абсолютно не ловящийся! Но черта с два, придется играть жалкие шесть червей – на семь взяток его карт уже не хватало.
— Ну что там у тебя, Серега? – ткнул вилкой в пельмень Колобков, другой рукой почесывая пузо. – Матильда Афанасьевна, принесите нам еще пивка, будьте так ласковы!
— Была б моя воля, я б вас, Петр Иваныч, мочой коровьей поила, а не пивом этим поганым! – донесся до него ответ любимой тещи.
— Вот су… суровая женщина! – крякнул Петр Иванович. – Светка!.. Олька!.. Вадик!.. Гешка!.. Кто-нибудь!.. У меня на этом корыте еще остались дети, или все утопли?!
— Петер, давай я принести, — предложил добрый Грюнлау.
— Или я, — привстал Сергей.
— Сидеть! – сурово насупил брови Колобков. – Найдем, кого послать!
Он посмотрел на жену, но тут же отвернулся. Петровичу он не доверял – по дороге выпьет половину. Старикану можно было вверить на хранение чемодан денег или любимую секретаршу Людочку – вернет в целости и сохранности. Но даже одну-единственную бутылочку дешевенького пива… проще уж за борт вылить. Оставались Гена с Валерой, но Колобков считал, что гонять телохранителей за пивом – это как-то несолидно.
— Папа, папа! – выбежала из каюты зареванная Оля. – Па-а-а-апапопапопааааа!!!
— Это что за звук сейчас был? – удивился Колобков. – Оленька, доченька, ты сказала «папа» или «попа»?
Оля на миг задумалась. Одиннадцать лет – не настолько большой возраст, чтобы решать такие сложные философские проблемы.
— Папа, — наконец сделала выбор она.
— Ну слава богу… А чего голосишь-то? Ну давай, скажи папе, папа сегодня добрый.
— Потому что пива набуляхался, — проворчала Матильда Афанасьевна.
— Хотя бы поэтому, — не стал спорить Петр Иванович.
— Папа! – возмущенно напомнила о себе дочка. И грохнула на стол здоровенную клетку. – Рика-а-а-а-ардо уу-у-уме-е-е-р!!!
Папа чуть не подавился пельменем, Гюнтер деликатно отхлебнул еще пива, оставив под носом шикарные пенные усищи, и наклонился к клетке, Сергей прекратил тасовать колоду. Рикардо действительно лежал в очень неестественной позе.
Рикардо – это хомячок. Снежно-белый сирийский хомячок, живший у Оли уже почти два года. Очень крупный, толстый и страшно кусачий. Оля всегда кормила его сама – к ее руке он привык, позволял брать себя на руки и даже иногда соизволял лизнуть в палец. А вот если его пытался погладить кто-нибудь другой, тут же вгрызался с яростью бешеной пантеры.
Отважный хомячок не боялся никого и ничего. Когда однажды в гости к Колобковым пришла двоюродная сестра отца со своей кошкой, тот так злобно тявкал на нее из-за прутьев, что бедная киса забилась под диван и сидела там до самого ухода. Она не привыкла к огромным белым мышам, лающим, как собака.
Но теперь Рикардо лежал неподвижно, уткнувшись хвостом в мисочку с водой, а носом – в тарелку с сухим кормом. Оля ревела навзрыд. Мама гладила ее по голове, неуверенно приговаривая что-то неразборчивое – Зинаида Михайловна совершенно не умела обращаться с плачущими детьми. К ее чести надо сказать, что их дети плакали чрезвычайно редко – все четверо унаследовали от отца жизнерадостность и боевитость.
— Хуймяк… – задумчиво почесал лысину Колобков.
Он всегда произносил это слово именно так. А когда ему пеняли, что звучит уже как-то немножко не того, всегда с возмущением парировал: «Может, тогда и «застрахуй» не говорить, а?!»
— Ну ладно, ладно, утри глаза – помер и помер, что ж тут сделаешь? – попыталась утешить дочь Зинаида.
От этих слов Оля заревела еще громче.
— Купим мы тебе другую крысу, не расстраивайся! – сделала вторую попытку мама.
— Это хомя-я-я-як!!! – возмущенно зарыдала дочь.
— А я тебе предлагала собаку завести – они долго живут. Давай возьмем у тети Любы щеночка? У них как раз скоро Полкан кутят принесет.
Пуделиху тети Любы действительно звали Полканом – когда покупали, то не смогли разглядеть половые признаки под кудрявой шерстью, и в конце концов какой-то знаток сказал, что это мальчик. Через два года, когда «мальчик» принес щенков, ошибку поняли, но переименовывать не стали – слишком уж привыкли к имени. Да Полкан и сама привыкла – всегда откликалась, когда ее так называли.
Третья попытка тоже завершилась неудачно – Оля не слишком-то любила собак.
Отец семейства задумчиво почесал переносицу и сунул руку в клетку – вытащить усопшего. В следующую секунду раздалось сразу четыре оглушительных крика.
— Папа, папа, он живой, живой!!!
— А-а-а, [цензура], мой палец!!!
— Петя, не смей материться при детях!!!
Четвертым орал хомячок Рикардо. Громче всех. Он возмущался до глубины души – подумаешь, не дошел до спаленки, уснул прямо рядом с кормушкой! Обязательно надо тыкать в бок всякой гадостью!
Но про него все тут же забыли. Счастливая Оля схватила клетку и убежала в каюту – да побыстрее, пока обозлившийся папа не выкинул грызуна за борт. А остальные устроили консилиум вокруг приплясывающего и вопящего от боли Колобкова – озверевший Рикардо прокусил ему палец насквозь.
— Прямо сквозь кость!.. прямо сквозь кость!.. – орал Петр Иванович, брызгая на всех кровью. – Чертов хуймяк!!!
— Надо говорить «хомяк», папа! – вякнула Оля, еще не добежавшая до каюты. И едва успела увернуться – любящий папочка швырнул в нее тапок.
— Петя, убери руку, дай я посмотрю, Петя, убери руку, дай я посмотрю… ну Петя! – приговаривала жена, хлопоча вокруг мужа.
— Это вас бог наказал! – довольно хрюкнула Зинаида Афанасьевна. – Господь шельму метит!
— Надо прижечь ранка, этот крыс может быть ядовитый! – вмешался Грюнлау.
— Да не, надо просто водочкой сполоснуть, — сипло посоветовал Петрович. – Иваныч, давай я принесу, а? Где у тебя ключи от бара?
— Папа, ты чего скачешь? Сам же говорил – на палубе не скакать!
Это явились на шум близнецы. Вадик и Гешка – оба одинаково пухлые, широкоплечие, коренастые. Они крайне обрадовались развлечению и начали пихать отца в спину и живот, только усилив болезненные вопли.
— У? О? – задумчиво посмотрел на столпотворение Гена.
— Уяк, — согласно кивнул Валера.
Эти двое так давно работали в паре, что научились разговаривать одними междометиями. И отлично друг друга понимали.
— Эй, на баке! – крикнул из ходовой рубки Василий Васильевич. – Ветер уже в четыре балла, а тут еще вы штормите! Возьмите фордун, да выдерните его!
— Кого взять? – не понял Сергей.
— Веревку, мазут, веревку! Вон, от мачты к борту тянется! Отвяжите ее к чертям – зря болтается только! И выдергивайте!
— А кого выдергивать-то?
— Зуб! У Иваныча ведь зуб болит? – усомнился Фабьев.
— Нет, шкипер, палец! – крикнул Грюнлау. – Палец выдергивать?
— Выдергивай, выдергивай! – обрадовалась теща. – Чтоб не совал, куда не просят!
Сергей обратил внимание, что шеф уже не вопит. Оказалось, что пока они проводили «консилиум», явилась Света с аптечкой, смазала отцу прокушенное место йодом и туго перебинтовала.
— Вот, одна у меня дочка! – умилился Колобков, глядя на белую блямбу вместо пальца. – Помру, все наследство ей оставлю!
— Что?! А нам?! – возмущенно завопили дети мужского пола.
— А вам – дулю с маком! – прикрикнул на близнецов Петр Иванович. – Я вас еще за табеля не отлупил!
Вадик и Гешка закончили девятый класс крайне скверно – причем оценки у них оказались абсолютно одинаковыми. Они все делали вместе – иногда даже говорили хором. Пятерки по физкультуре и труду, четверка за гражданскую оборону и трояки за все остальное. Если бы круглая отличница Светочка, закончившая в этом году школу, тут же не подсунула свой красный аттестат в качестве успокоительного, с папой мог бы случиться инфаркт.
— Ща снаряжу вас к Петровичу – кочегарами! – пригрозил Колобков.
— Да на фуя мне кочегары на дизеле? – пожал плечами механик, снова берясь за костяшки. – Ты, Иваныч, мне лучше стопочку налей. А то у меня запасы уже того… насухо…
— Ну ты даешь, Петрович, — уважительно посмотрел на него Колобков. – Мы ж только вчера из Лиссабона вышли! Ты разве там не отоварился?
— Ну так надо же мне плавание обмыть как следует? – задал риторический вопрос Угрюмченко. – Я, может, последний раз в море вышел!
— А это уж от тебя зависит! – развел руками Петр Иванович. – Я, Петрович, теперь каждое лето так отдыхать буду – проявишь себя с хорошей стороны, и в следующий раз найму. Да и еще всякое там – рыбалка, то, се… Вон, к Гюнтеру в гости плавать будем.
— О, это вряд ли, Мюнхен по вода не доплыть! – рассмеялся немец. – Надо лететь самолет, или ехать поезд… Или автомобиль.
— Я с вами, Петр Иваныч, больше не поплыву! – решительно заявила Матильда Афанасьевна. – Так и знайте!
— Да что вы гав… говорите? – обрадовался зять. – Какое сча… огорчение! Василь Василич, может, нам повернуть, пока еще не далеко, а? Высадим Матильду в Лиссабоне, а сами… и-эх!.. да без Матильды я хоть в кругосветку готов!
— О, круглосветное плавание? – заинтересовался Грюнлау. – Это быть весьма интересный приключений, я бы не отказаться от такой отпуск. Думай, Клаус справиться с дела и без меня – он есть хороший заместитель. Петер, ты серьезно говорить насчет круглосветный путешествий?
— Если только Матильду высадим, — хитро покосился на тещу Петр Иванович.
— Петя! – возмутилась Колобкова. – Никуда мы маму не высадим! Мама, ну успокойся, не плачь!
Матильда Афанасьевна недоуменно посмотрела на дочь. Плакать она даже не думала. Выдавить из нее слезу могло только одно средство – резаный лук. Ну, правда, еще она однажды всплакнула в детстве – во время просмотра «Чапаева»… но это было очень уж давно.
— Петр Иваныч, я вам еще сегодня понадоблюсь? – спросил Сергей, вставая из-за стола.
— Ты куда это, Серега, мы ж еще пулю не дописали! – возмутился шеф.
— Поздно уже – солнце почти зашло…
— А мы вот сейчас лампочку зажжем… Василь Василич, у тебя там как – порядок? Смену прислать?
— Да пора бы! – оживился штурман, уже клевавший носом.
Поскольку Фабьеву, как и любому другому, требовалось спать и есть, за штурвалом он стоял отнюдь не круглосуточно. За время плавания он успел обучить начаткам судовождения и Сергея, и супругов Колобковых, и Грюнлау, и старшую дочь Светлану, и даже тупоголовых Гену с Валерой. Обучал он просто: держать штурвал точно так, не отпускать, не отходить, смотреть на компас, и если хоть что-то будет не в порядке – срочно звать его, где бы он ни был.
Профессия рулевого все же не самая сложная в мире, а на «Чайке» все было устроено предельно просто – эта скорлупка не зря стоила бешеных деньжищ. Разумеется, имелась новейшая система спутниковой навигации, имелся и «авторулевой» — прибор, удерживающий судно на заданном курсе, учитывающий снос от течения, ветровой дрейф и еще кучу всего.
Но старый штурман в этом отношении отличался редкой несгибаемостью – все делал строго по уставу. А в уставе говорится, что руль пустым быть не имеет права – приборы приборами, но вахту кто-то нести должен! Фабьев и без того страдал, что не может организовать правильную вахтенную службу – попросту не хватало квалифицированных членов экипажа. Он сам, да Петрович – вот и все профессиональные моряки.
— Ладно, завтра допишем… – сладко потянулся Петр Иванович, бросая взгляд на листок, перечеркнутый крест-накрест. – Все, баиньки… Принимай смену, Василь Василич! А экватор скоро?
— Еще почти неделя, — ответил штурман, передавая руль Гене – сегодня была его очередь стоять ночную вахту. – Вахту сдал!
— Вахту принял! – пробасил телохранитель, занимая его место.
Вообще, по уставу рулевой не имеет права отойти от руля, прежде чем вахтенный помощник капитана (или сам капитан) подаст команду. Но поскольку «капитан» Колобков в этих правилах не разбирался, а его единственным помощником был все тот же Фабьев, обычный порядок пришлось изменить. Хотя старому штурману это очень не нравилось.
— Так держать! – приказал он, прикрывая глаза.
— На румбе тридцать градусов! – послушно отозвался Гена, бросив взгляд на компас. Это он уже выучил.
Разумеется, Фабьев спал прямо тут, в раскладном кресле, которое самолично поставил в первый же день. Он с крайним трепетом относился к вверенному судну, и наотрез отказывался ночевать в каюте. Мало ли что эти сухопутные крысы тут натворят без него? Первые дни плавания он вообще дремал только урывками – никому не доверял.
— Спокойной ночи, Петр Иванович, — вежливо кивнул Сергей, задвигая дверь каюты.
Напротив прошипела дверь Грюнлау. Колобков предлагал корефану занять каюту для почетных гостей, но тот отказался – скромный немец привык и жить скромно. Так что это шикарное помещение ныне пустовало.
Валера деликатно пододвинул к двери хозяйских покоев складной стул и уселся на него. Он почти мгновенно заснул, но спал очень чутко, прислушиваясь сквозь сон – не крадется ли к шефу злобный киллер-аквалангист, подосланный неизвестными недоброжелателями? Уж он тогда узнает силу правой ноги его верного телохранителя!
Но никто не крался – ночь выдалась тихая и спокойная.
В роскошных апартаментах владельца яхты сначала было довольно шумно. Близнецы дрались подушками, Света на них кричала (одна из подушек была ее), Зинаида Михайловна тоже (ей принадлежала вторая). Оля совала папе под нос хомячка, убеждая, что Рикардо просит прощения за то, что прокусил ему палец. Колобков с сомнением смотрел на тявкающего грызуна-альбиноса, явно намеревающегося продолжить кровавый банкет, и требовал вернуть зверя в клетку. Ну а Матильда Афанасьевна что-то невнятно гудела басом большого ледокола, одновременно доедая клубнику, которую зять и дочка специально приберегли для этой ночи – по вторникам и субботам они всегда… ели под одеялом фрукты.
Формально все это пространство тоже считалось каютой. Одной каютой. Хотя на деле было самой настоящей квартирой из нескольких комнат – Петр Иванович специально заплатил, чтобы все тут оформили под его привычное место обитания. Самая большая комната запиралась изнутри, и там ночевали счастливые супруги. Две комнаты поменьше занимали дети – в одной девочки, в другой мальчики. А самая маленькая – тещина. Хотя та все время ворчала. Колобков предлагал ей переселиться в другую каюту, отдельную, но одна мысль о том, чтобы оставить свою ненаглядную кровиночку в полном распоряжении этого чудовища, приводила Матильду Афанасьевну в возмущение. Она и так страдала, что они от нее запираются.
Но потом все затихло. Над Атлантикой наступила ночь, и безоблачное небо украсилось звездными россыпями. Снизу ему отвечали судовые огни «Чайки» — красный по левому борту, зеленый по правому, белый сверху. Все спали (кроме Гены за штурвалом, Петровича, слушающего радио в машинном отделении, и близнецов, втихаря записывающих на диктофон бабушкин храп).
Гена широко зевнул и протер слипающиеся глаза. Открыв их снова, он затряс головой, чтобы сбросить сон, и отхлебнул черного кофе из фляжки. Потом неуверенно почесал в затылке – ему показалось, что снаружи что-то изменилось. Что-то такое… неопределенное. Вроде бы стало чуточку темнее, чем раньше. Как будто звезды заволокло тучами. Он немного подумал, а потом пожал плечами – его никогда не волновало, что там делается на небесах.
Разумеется, телохранитель Колобкова даже не подозревал, что судьба «Чайки» и всех ее обитателей только что совершила крутой поворот.

Глава 2
— Утро! Утро!
Сергей рефлекторно встал «в коробочку» — когда близнецы так вопили, это означало, что они носятся по коридорам, сшибая всех, кто попадается на пути. Кроме Гены с Валерой, конечно – в них они просто врезались. И Матильды Афанасьевны – та лишь самую малость уступала могучим телохранителям.
— Зубы почистил? – тут же объявилась вышеупомянутая.
— Так точно, Матильда Афанасьевна, — шутливо кивнул Сергей, покидая душевую. «Чайка» предоставляла своим пассажирам такой комфорт, какой не всегда встретишь даже на больших круизных лайнерах.
— Смотри у меня… – подозрительно прищурилась теща шефа. – И чтоб весы мне сегодня же починил, ясно?! А то скажу Петру Ивановичу, чтоб уволил тебя к чертовой матери!
Сергей подумал, что теперь уж точно не будет ничего делать с этими весами. Если эта усатая старуха исполнит свою угрозу, Колобков не уволит Сергея никогда. Более того – вполне реально получить прибавку. Ибо Петр Иванович скорее повесится, чем хоть в чем-то пойдет на поводу у любимой тещи.
— Иди жрать, тунеядец! – сумрачно посмотрела на него Матильда Афанасьевна. – Готовишь вам, готовишь, и никакой благодарности…
По крайней мере, один плюс у этой грозной дамы все-таки был – кашеварила она так, что все пальчики облизывали. Зинаида Михайловна даже отговорила мужа нанимать профессионального кока – мол, мама справится гораздо лучше. Все-таки мадам Сбруева большую часть жизни проработала поваром в столовой райкома.
В кают-компании Грюнлау и Света играли в шахматы, Колобков пил «Алкозельцер» и читал книгу (точнее, просто пялился на непонятные буквы – это был все тот же португальский детектив), Гешка и Вадик носились вокруг стола и швыряли друг в друга мандаринами, Валера скромно пил кофе, Петрович ковырялся со злополучными весами.
— Воздух охрененный! – высунулся в иллюминатор Вадик.
— Ага, кайф! Вон дядя Сережа как разоспался! – поддакнул Гешка.
— Тихо, дети, не шумите, потому что папа с бодуна… – вяло буркнул Колобков. – Серега, присаживайся…
Сергей машинально уселся за стол и взял булочку и кофе. Его не оставляло ощущение какой-то неправильности. Что-то вокруг было не так, но что именно – он никак не мог понять. Глаза почему-то болели и слезились, как будто прямо в них светили лампой дневного света. И, судя по красным векам остальных, схожие проблемы возникли у всех.
Правда, это постепенно начало проходить…
— Чего это у нас телевизор с утра ерунду всякую показывает?.. – задумчиво уставился в иллюминатор Петр Иванович. – Одни только волны…
— Матильда Афанасьевна, починил я ваш прибор, идите, пробуйте! – крикнул Петрович.
Грузная дама ввалилась в помещение, окинула всех суровым взглядом и встала на весы. И удовлетворенно кивнула:
— Ну вот, теперь правильно. Я же говорила, что сломаны, а мне тут вешают тень на плетень!..
— Наводят, — поднял голову Грюнлау.
— Че?
— В русский язык нет выражений «вешать тень на плетень». Надо говорить «наводят».
— Ну ты нас еще русскому языку поучи, немчура, — хмыкнула Матильда Афанасьевна. – А где Зиночка?
— В солярии с Олей, — ответила Света. – Мама загорает, а Оля в бассейне сидит.
— Ну чего ей надо? – простонал похмельный Петр Иванович, придерживая голову, чтобы не раскололась. – Атлантический океан, солнце, благодать, а она в солярии валяется! Говорил же я, надо было вместо него бильярдную устроить!
— О, это вряд ли бы получиться – бильярд в качка играть невозможно, — не согласился Гюнтер.
— Ну или еще чего-нибудь. Парилку, например… Покурить, что ли, пойти…
Колобков вышел, одной рукой зажигая папиросу, а другой отвешивая отеческий подзатыльник врезавшемуся в него Вадику.
— Здоров, Серый, — сунул ему мозолистую ладонь Петрович, усаживаясь рядом. – Что ж ты теще хозяйской весы не починил-то?
— Так они правда сломались? – поразился Сергей.
— Не-а. Я их просто на полста единиц назад перевел. Вот и получилась из тещи балерина. Ты вот, будем говорить, парень молодой, поджарый – ты на сколько тянешь?
— Где-то шестьдесят два… – задумался Чертанов.
— А теперь, значит, всего двенадцать. А я двадцать девять. Дистрофики мы с тобой, Серый, поправляться нам надо! – заржал Петрович, залпом опрокидывая стакан темно-красной жидкости. И скривился – это оказалось не вино, а всего лишь вишневый сок.
— Иваныч тут? – вошел в кают-компанию Фабьев.
— Покурить вышел. А что?
— Пошли в рубку. Там чертовщина какая-то творится. И его позовите.
Сергей насторожился. Выходит, не у него одного странные ощущения. Значит, что-то и в самом деле не в порядке. Они с Грюнлау и Угрюмченко бросили недоеденные завтраки и торопливо последовали за Фабьевым.
На первый взгляд, все было в полном порядке. Видимость, правда, плохая – все заволокло густым туманом. Но все остальное вроде бы в норме.
— Василь Василич, а ты чего двигатель заглушил? – вошел в рубку Колобков.
— Пока не разберусь, что здесь происходит, судно никуда не пойдет, — безапелляционно заявил штурман. – Иваныч, ты ничего странного не замечаешь?
— Да все вроде нормально… Утро только быстро как-то наступило. А так… А чего у тебя не в порядке?
— Компас отказал, — сжал губы Фабьев. Для него любая поломка на доверенном судне была как нож по сердцу. – Все вроде в порядке, а не работает. Сами смотрите.
Все посмотрели – стрелка даже не думала показывать на север. Вместо этого она медленно вращалась по кругу.
— А это гирокомпас или магнитный? – спросила умненькая Светочка. – Может, Гешка с Вадиком магнит подложили?
— Гиро. Но магнитный тоже отказал, — открыл коробку Фабьев.
Да, у магнитного компаса стрелка точно так же вращалась по кругу. Причем абсолютно синхронно с коллегой. Создавалось такое впечатление, что и географический, и магнитный полюса начали кружиться вокруг «Чайки». Или, наоборот, «Чайка»…
— А мы точно не движемся? – озвучил эту мысль Сергей. – Может, вертимся?
— Ну да! – отказался верить Колобков. – Море-то спокойное, ветра нет, волн нет! Чего это мы вдруг вертимся? Василь Василич, а мы сейчас где вообще?..
— Да черт его знает! – огрызнулся штурман. – Навигатор тоже отказал! Как будто все спутники в океан рухнули!
Угрюмченко, все это время копавшийся в сломавшихся приборах, озадаченно сморкнулся в платок и вспомнил:
— Иваныч, а у меня ночью радио заглохло! Слушал себе спокойно, и вдруг хопа! Я уж в нем ковырялся, ковырялся – ни хрена ни поймал! Только шипение и еще писк какой-то – как будто комары пищат. Вроде бы станция какая-то, только чего они там пищат-то?
— Я ж говорю – чертовщина творится… – пригорюнился Фабьев. – И на море пусто – во все стороны ни одного ориентира… Да и не видно в тумане ни черта… Что делать будем, Иваныч?
— Ну, тут с панталыку не решишь, тут покумекать надо… – задумался гигант мысли.
— Евлампий Петрович! – ворвалась в рубку Матильда Афанасьевна. Она единственная называла Угрюмченко по имени-отчеству – пожилой деловитый механик вызывал у нее симпатию. – Там в клозете свет сломался – выключить не могу! Я уже лампочку вывернула, а все равно светло! Почини, а?
— На судне гальюн, а не клозет! – раздраженно буркнул Фабьев. Но его никто не слушал – все устремились посмотреть на новую загадку.
Да уж, выглядело это весьма странно. Свет в «комнате задумчивости», несомненно, отсутствовал. Довольно трудно что-либо освещать, когда в патроне отсутствует лампочка.
Но все равно было светло.
— Чертовщина какая-то! – снова выдвинул свое единственное объяснение случившемуся Фабьев.
Сергей задумчиво почесал нос и отправился в свою каюту. Занавесил иллюминатор и выключил все источники света. Но темноты так и не добился.
— Ну, Серега, ну, экспериментатор! – восхищенно покачал головой наблюдавший за этим Колобков. – Может, это здесь эффект такой природный? Вроде как белая ночь?
— Папа, ну какая может быть белая ночь в четырех стенах? – вздохнула Света.
Сергей продолжал опыты. Он выложил из шкафа все вещи, вынул полки и с трудом забрался туда сам. Близнецы заперли его снаружи и выжидающе уставились на дверь.
— Как там? – спросил Грюнлау.
— Тесно, но светло, — озадаченно ответил Чертанов. – Откройте.
Близнецы даже не сдвинулись. Папа приподнял верхнюю губу, показывая клыки, и только тогда Гешка с Вадиком выпустили бедного сисадмина.
— А если одеялом накрыться? – задумался Вадик.
Гешка тут же проверил – это тоже не помогло.
— А что, мне нравится! – задумался Колобков. – Это ж как на электричестве сэкономить можно!
— Так не бывает… – растерянно отняла руки от глаз Света. – Свет же не может быть сам по себе!
— Темноту украли! – обрадовался Гешка. – Просто полонез!
Раньше близнецы очень часто и много ругались матом. Матери это ужасно не нравилось, и она в конце концов сумела их переучить, предложив вместо обычных матюгов использовать какие-нибудь редкие и непонятные слова. Близнецы сначала воротили нос, но жестокие репрессии со стороны родителей постепенно все же привели к нужному результату.
А потом им это даже понравилось – учителя, слышащие, как Вадик с Гешкой орут что-нибудь вроде: «Ехидствуй отсюда, евангелист хрестоматийный!», начали взирать на близнецов с уважением. Такой богатый словарный запас! Конечно, они не знали, что близнецы просто попросили старшую сестру написать им на бумажке побольше сложных слов, а потом выучили их, даже не задумываясь о смысле произносимого.
— Пошли по остальным каютам, везде проверим! – предложил Колобков.
Сергей вместе со всеми не пошел – он уже понял, что темнота исчезла отовсюду. Но как такое может быть? Ведь Света права, свет не может существовать сам по себе – ему необходим источник. Чертанов почувствовал, что у него начинает опухать голова.
В довершение ко всему он обнаружил еще одну странность – на судне заглохли все телефоны. Разумеется, спутниковый ресивер также перестал работать.
— Мы посреди открытого океана, на корабле без связи… – пробормотал Сергей.
— Корабли бывают только военные и парусные, — строго поправил его стоящий неподалеку Фабьев. – А у нас судно. Понял, салага?
— Ясно, ясно… Василь Василич, так мы поплывем, или будем ждать неизвестно чего?
— Плавает дерьмо. А моряки ходят. Эх ты, мазут, ни черта не знаешь… Куда идти-то? В какую сторону?
— Ну, по солнцу сориентируемся… – поднял голову Сергей. И замер с раскрытым ртом.
Они с Фабьевым очень долго смотрели на небо. И у обоих одновременно стучалась в мозги одна и та же мысль: «Я сошел с ума».
— Что там? – спросил Угрюмченко, поднимаясь на полубак. Он отхлебнул из фляжки, тоже посмотрел на небо, протер глаза и спросил: — Кэп, это у меня одного глюки, или вы то же самое видите?
— Видим… – неживым голосом ответил Сергей. – Точнее, не видим…
— Где солнце, ядрен батон?! – возмутился штурман. – Да что за чертовщина такая?!! Петрович, я сорок лет в море, всякого видел, но чтоб днем на ясном небе солнца не было?!!
— А может, сейчас ночь?.. – предположил Чертанов. – Может, это… э-э-э… ну, комета какая-нибудь…
— Сказал, как в воду пукнул… – сплюнул за борт Петрович.
Солнце на небе отсутствовало. Да, из-за тумана видимость была хуже обычного, но все же вполне достаточно, чтобы разглядеть безоблачное небо без единого светила. Только сплошная голубизна, куда ни кинь взор…
— Мужики, вы чего туда уставились? – весело спросил Петр Иванович, появляясь на полубаке. – Самолет, что ли? А, мужики? Вы чего, а? Слушайте, мы тут с Гюнтером прикинули, сколько сэкономим, если и дальше свет халявный будет! Это ж за все путешествие… ну, много. Туева хуча! Только ночью плохо – я со светом спать не люблю.
— Петр Иваныч, вы ничего странного на небе не замечаете? — спросил Сергей через пять минут.
— Нет, — пожал плечами Колобков. – Небо как небо. Синее.
— А на солнце?
— На солнце… на солнце… – завертелся бизнесмен. – Але, Серега, это что за ботва?.. Вы куда солнце подевали?
Почти час на полубаке творился натуральный бедлам. Колобков сначала собирался на некоторое время скрыть от жены, детей и тещи происходящие странности, чтобы не беспокоить их лишний раз. Но объяснить отсутствие солнца оказалось на удивление сложной задачей.
— Главное – не паниковать, — рассуждал Колобков, расхаживая по полубаку. – Наверняка есть разумное объяснение…
— Наверное, это какая-нибудь аномалия вроде Бермудского треугольника, — предположила начитанная Света.
— Или НЛО, — поддакнул Вадик.
— Или НЛО, — с опозданием в полсекунды произнес Гешка.
— Я первый сказал! – возмутился брат.
Сергей сидел и с тоской смотрел на разложенные перед ним мобильники. Восемь экземпляров – его собственный, Грюнлау, Зинаиды Михайловны, Гены, Валеры, Светы и две штуки Колобкова. Они все прекрасно работали, но связи не было. Тихо, как в могиле.
— «Самсунг» — туфта, «Билайн» — туфта, «Мегафон» — тоже туфта, — авторитетно заявил Колобков. У него ужасно болела голова, а от этого он всегда начинал путать фирмы с тарифами. – Все дрянь, все можно выкидывать, не покупая. Ломаются постоянно и с тарифами жульничают. Есть только одна надежная фирма.
— И какая? – с сомнением посмотрел на него Чертанов.
— Гы-гы, Серега, если б я знал… Я б тогда только ей и пользовался. А так, видишь, хожу с «Нокией», как лох педальный. Хотя «Нокия» как раз самая дрянная дрянь – у них не телефоны, а колбаса собачья! Ни хрена работать не умеет никто! Ну, кроме меня, — добавил он, немного подумав.
Угрюмченко возился с лагом – поразмыслив, все решили, что лучше уж куда-нибудь плыть, чем стоять на одном месте и ждать неизвестно чего. И гидродинамический, и гидроакустический лаги работали нормально, скорость соответствовала норме. Так что хотя бы некоторые приборы продолжали службу, как ни в чем не бывало.
Хронометр тоже не помышлял о бунте. Согласно его показаниям, в Гринвиче сейчас было десять часов утра. И остальные часы тикали, как положено. У пунктуального Грюнлау, подводившего часы с каждым меридианом, – девять утра. У расхлябанного Колобкова, по-прежнему живущего по часовому поясу Москвы и Питера, — час дня. У Петровича, уронившего вчера свои ходики в бассейн, — семь часов вечера.
Негодуя на спутниковую навигацию, Фабьев полез за секстантом. Но еще на полпути чертыхнулся и махнул рукой – за отсутствием на небе солнца секстант также стал бесполезен. Оставалось дожидаться ночи, чтобы сориентироваться по звездному небу. Правда, Фабьев был настроен пессимистично, подозревая, что неприятные загадки еще только начинаются…
Он оказался прав. Уже за обедом обнаружилась парочка новых сюрпризов.
— Курицу пережарила! – ворчал Колобков, наворачивая на вилку спагетти. – Лапшу переварила!
— А вы бы, Петр Иваныч, сами сготовили чего, вот я б на вас посмотрела! – огрызнулась Матильда Афанасьевна. – Я тут вся на нервах! Заманили нас куда-то к черту на рога, и сидите, курочку кушаете!
— А что я должен делать? – удивился Петр Иванович.
— Петя, ну ты же у нас капитан, вот и думай, — мягко попросила жена.
Колобков стянул с плешивой макушки капитанскую фуражку, купленную аккурат перед отплытием из Санкт-Петербурга (чисто ради форса), и мрачно на нее уставился. Впервые до него начало доходить, что капитан – это не просто человек, картинно стоящий на мостике и глядящий вдаль. Капитан на судне – царь и бог, все ему подчинены, но и он отвечает за всех и каждого. Любая возникшая проблема – это прежде всего проблема капитана.
Конечно, в навигации Петр Иванович не понимал абсолютно ничего. Но зато у него имелся обширный опыт руководящей работы. А от хорошего капитана в первую очередь требуется именно это – умение управлять людьми. А для навигации есть штурман.
— Гешка, ну-ка, отнеси Василь Василичу пайку, — вспомнил о штурмане Колобков. – Вы тут чавкаете в четыре щеки, а он там за штурвалом стоит, голодный…
— Я не Геша, я Вадик! – обиженно заявил Гешка.
— Тоже мне отец – детей не различает, — поддакнул Вадик.
Петр Иванович посмотрел на детей тяжелым взглядом Медного Всадника. Когда-то папаша честно пытался выучить, кто из близнецов кто, но они родились настолько похожими, что он так и не преуспел.
К тому же детишки совершенно не желали сотрудничать. Отец пытался одевать их по-разному – они менялись одеждой. Пытался стричь по-разному – на следующий же день стрижки становились одинаковыми. Однажды, когда его довели до отчаяния, Колобков написал на лбах близнецов имена несмываемыми чернилами.
Всего через час обе надписи превратились в совершенно идентичные картины Малевича.
— Я сама отнесу, — гордо встала из-за стола Матильда Афанасьевна. Бравый штурман тоже вызывал у нее симпатию. Тем более, что вдовец. – Дети у вас, Петр Иваныч, все в вас – толстые и бестолковые!
— Вроде туман рассеивается, нет? – с притворной озабоченностью выглянул в окно Колобков, изо всех сил стараясь удержаться от замечания, что он не толстый, а полный. И то не слишком. А вот у самой Матильды Афанасьевны с весом действительно серьезные проблемы.
— Иваныч, глянь-ка сюда, — подозвал его Угрюмченко, стоящий на злополучных весах. – Серый, смотри, еще одна загогулина…
Все моментально вскочили из-за стола (кроме ленивой жены капитана) и сгрудились вокруг весов.
— Свет, вот ты у нас умная, скажи – может человек за два дня похудеть на семь кило? – спросил Петрович.
— Вряд ли… – усомнилась Светлана. – Даже если совсем ничего не есть… А вы ведь ели?
— Ну, как обычно.
— Петрович, так ты же сам эти весы подкрутил, — вспомнил Сергей.
— Так я обратно все сделал – мне ж и самому свеситься интересно. Позавчера только свешивался – семьдесят девять, как всегда. А сегодня – фу-ты, ну-ты! – семьдесят два!
— Может, не до конца докрутил?
— Серый, я на подлодке механиком служил! – возмутился Угрюмченко. – Там знаешь как – чуть где что, и все – буль-буль, карасики. Что я – с весами дурацкими не управлюсь?
— Ну-ка, дай я взвешусь, — столкнул его Колобков. – Гы-гы, восемьдесят восемь… Может, не врут, а? – с надеждой спросил он.
— А сколько быть раньше? – спросил Грюнлау.
— Девяносто пять у него всегда было, — подала голос Колобкова. – С хвостиком.
Взвесился Сергей – вместо всегдашних шестидесяти двух получилось пятьдесят семь. Грюнлау заработал восемьдесят шесть, хотя раньше было девяносто четыре. Близнецы похудели с шестидесяти четырех до пятидесяти девяти. Худенькая Светочка сбросила вес с пятидесяти до сорока шести.
Зинаида Михайловна взвешиваться отказалась.
— Жалко, других весов на борту нет – эксперимент проконтролировать, — задумался Сергей. – Поди угадай – в весах проблема, или опять какая-то чертовщина.
— А вы заметили, что все теряют в весе около восьми процентов? – вычисляла что-то на часах с калькулятором Света. – Жалко, эти весы граммы не показывают, а то бы точнее подсчитали…
— Свет, а сколько же они тогда твоей бабушке показали? – задумался Сергей. – Вчера у нее сто двадцать было…
— Значит… сто десять, — подсчитала Света.
— Да еще я на полста назад открутил, — напомнил Угрюмченко.
— Шестьдесят?! – поразился Петр Иванович. – И Матильда поверила?!
— Иваныч!!! – донеслось из переговорного устройства. – Дуйте все на полубак, я вам такое покажу!!! Я такой чертовщины… такой чертовщины…
Уже через минуту на носу собрались одиннадцать человек (Фабьев, у которого сегодня изрядно прибавилось седины, остался за штурвалом, а Оля сидела с Рикардо и убеждала хомячка не бояться). Туман наконец-то рассеялся и видимость пришла в норму. Никто не произносил ни слова – все молча смотрели на горизонт.
Точнее – на его отсутствие.
Если с тем, что на небе нет солнца, все еще как-то смирились (мало ли, что там творится на небе?), то от родной планеты такой подлянки никто не ожидал. Человек привык, что куда бы он ни посмотрел, взгляд всегда упирается в границу между небом и землей (или водой). А здесь… здесь взгляд летел вдаль, пока бесконечная воздушная толща не становилась непрозрачной.
И куда ни глянь – только ровная водная гладь.
Двигатели смолкли, но никто этого даже не заметил. Впрочем, они и без того почти не шумели – модель «Альфа III» обеспечивала пассажирам максимальный комфорт.
— Ну? – спустился из рубки штурман. – Есть у кого-нибудь объяснение? Любое сойдет, только дайте хоть какое-нибудь!
— Этого просто не может быть… – прошептала Света. – Этого не может быть, потому что не может быть никогда!
— Фройляйн Света, может, мы есть на другой планет? – робко предположил Грюнлау. – На Венера или Юпитер…
— В Солнечной Системе нет ни одной планеты с такими условиями, — отрубила круглая отличница. – Это все вообще невозможно с точки зрения физики! Хотя бы горизонт должен быть обязательно!
— А если планета очень-очень большая? – задумался Сергей. – Такая огромная, что…
— Тогда и сила тяжести была бы просто… просто… ну просто очень большой! А она наоборот уменьшилась!
— А если мы… м-м-м… внутри планеты? Как в «Плутонии»? Читали?
— А, это Обручева? – одобрительно закивал Колобков. – Помню, помню, я в детстве эту книжку по ночам с фонариком до дыр зачитывал…
— Да, но тогда бы земля… вода вдали поднималась бы вверх! – уверенно заявила Света. – Был бы такой… такой… ну, антигоризонт!
— Эй, все! – поджала губы Зинаида Михайловна. – Вы что, на солнце перегрелись? Стоите и спорите, на какой мы планете! Вы сами себя послушайте!
— Мам, ну а как все это еще объяснить? – вежливо спросила Светлана. – Смотри, сколько всяких странностей. Горизонт исчез – раз.
— Солнце пропало – два, — загнул два пальца Колобков.
— Вес у всех уменьшился – три, — внес свою лепту Угрюмченко. – Или, может, весы поломались…
— Темноту украли – четыре, — практически одновременно присоединились близнецы.
— Компас отказал – пять, — грустно кивнул Фабьев. – И автопрокладчик без компаса не работает.
— Связи нет – шесть, — добавил Чертанов. – Ни телефона, ни радио, ни Интернета – ни-че-го!
— Одна станция есть, — напомнил механик. – Комариная.
— Что делать-то будем, Иваныч? – спросил Фабьев. – Дальше пойдем или постоим пока?
— Чего стоять-то… – задумался Колобков. – Плыть, конечно… У нас как с горючкой-то?
— Под завязку. Мы и так с запасом брали, а в Лиссабоне еще и заправились. На кругосветное путешествие хватит. Только куда идти-то? В какую сторону? Черт его знает, где мы есть…
— Вадик, ну-ка, сбегай, принеси папе бинокль, — скомандовал Петр Иванович. – Чичас сориентируемся.
— Вон там вроде точка какая-то, — указал Сергей. – Во-о-о-он там…
— У молодости глаза зоркие, — поскреб коротенькую бороду Фабьев. – Я вот ни черта ни вижу… В какую, говоришь, сторону?
— Это вроде птица какая-то… – прищурился Чертанов. – Альбатрос, что ли?
— Если альбатрос, плохо, — глубокомысленно кивнул штурман. – Альбатросы в открытом океане летают, на лету спать умеют. Вот если чайка или буревестник – тогда, значит, земля близко…
Бинокль до сих пор не появился, и отец отправил Гешку поторопить брата. Теперь без вести пропали уже оба. Зато вместо них появилась Оля в обнимку с клеткой. Из-за прутьев ехидно поблескивали красные глазки Рикардо – сирийский хомячок с явным злорадством взирал на перебинтованный палец Петра Ивановича. Тот тоже вспомнил вчерашнее и сердито наморщил нос.
— Ко мне его не подпускай, — предупредил он. – Он отведал человеческой крови! Теперь это хуймяк-людоед!
— Пап, он ее уже раз сто отведал, — фыркнула Оля. – Он у меня всех подружек перекусал, Гешку с Вадиком раз по пять, маму…
— Кусючий зверек… – неодобрительно закивала Зинаида Михайловна.
— …Светку, дядю Сережу, дядю Гену, дядю Валеру, дядю Гюнтера, дядю Васю, дядю Петровича…
— Слушай, а ты его вообще кормишь? – усомнился папа. – Или он у тебя уже на подножный корм перешел? Сам себе мясо, что ли, добывает?
— Она боевого хомяка воспитывает, — сообщил Вадик, наконец-то доставивший отцу заказанный бинокль.
— Ага, вот еще мы одного купим, будем их стравливать, — добавил Гешка.
— Не будем! – надулась Оля, прижимая к животу драгоценную клетку. – Я вам Рикардо не дам!
Близнецы переглянулись и захихикали. Разрешения у младшей сестры они спрашивать не собирались.
— Мама, скажи им! – поняла их коварные намерения Оля.